Ганс Берндорф - Сети шпионажа [Сборник]
Глаус не только пьянствовал, но и выполнял еще одну миссию: он обхаживал одного своего знакомого, служащего на водопроводе, угощая его в трактирах, поведал, что один его, Глауса, знакомый инженер просил достать планы городской водопроводной сети и системы труб. Само по себе, объяснял Глаус, это дело-то пустяковое: инженер этот сделал-де какое-то изобретение, значительно уменьшающее расходы по водоснабжению, и хочет продать свою идею городу Вильгемсгафену. Вот ему и нужны планы, чтобы быть, так сказать, во всеоружии перед городским управлением в случае каких-нибудь сомнений с его стороны.
Водопроводный служащий, выслушав Глауса, сказал, что этого никак сделать нельзя, мол, и думать об этом нечего. Планы эти очень секретные и для города, как военной гавани, имеют особо важное значение. И даже посмотреть на них нельзя…
— Жаль, — бросил Глаус. — А человек тот мне за это две тысячи марок обещал, лишь бы хоть полчаса на них взглянуть… Я бы с тобой поровну, уж так и быть, поделился!.. Жаль!..
Для младшего чиновника городского водопровода тысяча марок — сумма очень крупная. Что такое полчаса? Что тут может случиться худого?..
И настал один прекрасный вечер, когда этот несчастный чиновник забрался в кладовую, похитил планы и, запрятав их под сюртук, явился к Глаусу, ожидавшему его на улице. Глаус повел его к уединенной дачке на окраине, но вошел туда один.
Минут через десять он вернулся и сказал:
— Готово. Больше планов не нужно. Получай обратно. А вот и тысяча марок. Инженер больше в этих вещах не нуждается. Патент свой он продал куда-то уже, а деньги все-таки дал. Очень порядочный человек!
Водопроводный служащий, спрятав бумажки в карман, побежал обратно, под предлогом, что он что-то забыл в управлении, проскользнул мимо сторожа и, предварительно убедившись в полнейшей целостности и сохранности ценных документов, положил их на то же место в кладовой, где они лежали.
А полицейский Глаус на следующий день получил отпуск, попрощался со своими товарищами, объяснив им, что воспользуется им для того, чтобы провести его у своей замужней сестры в Гамбурге. Туда он отправился в стареньком пальто и вытертом по швам штатском костюме, в грубых шерстяных чулках и стоптанных ботинках.
Приехав в Гамбург, он утонул в громадной толпе, выброшенной на оживленные улицы большого города из подъездов исполинского вокзала.
* * *Вечером того же дня какой-то господин в костюме с иголочки, несколько бросающемся в глаза своей новизной, в бюро путешествий покупал себе плацкарту I класса до Парижа. То был вахмистр вильгельмсгафенской полиции Глаус, отправлявшийся на берега Сены исключительно, чтобы пожуировать и развлечься. В те дни бары и дансинги Монмартра видели в своих стенах весьма тороватого гостя, которого ресторанная прислуга и веселые девицы считали либо прогоревшим немецким управляющим какого-нибудь имения, либо проворовавшимся кассиром какого-нибудь банка, денежки которого он мотал без счета в монмартрских кабачках. Но вся эта публика, как обычно, над этим много не задумывалась и быстро и ловко опустошала его карманы. Особенно к нему в это время прилипла двадцатидвухлетняя Ивонна, родом из Марселя, не отпускавшая щедрого немца от себя ни на шаг.
Полицейский Енике все это время находился в Вильгельмсгафене и ждал отпуска в свою очередь. Петерсен требовал от него прежде всего, чтобы он использовал близость с матросом Элерсом. Поэтому Енике продолжал играть свою роль и передал тому три тысячи марок на уплату долгов. Деньги будто бы Енике получил от того, «кто распоряжается наследством» и за эту услугу просит лишь квитанцию, которую Енике и дал подписать на каком-то длинном бланке Элерсу. Дрожащей от пьянства рукою тот поставил какие-то каракули, изображавшие его фамилию, под этой бумажкой и тотчас забыл об этом. Очень скоро Элерс снял новую квартиру и обзавелся добротной мебелью. Он с нетерпением ждал только одного — свадьбы.
Однажды, когда в свободный день старший сигнальщик наслаждался свалившимся ему на голову счастьем, в дверь его квартиры раздался стук. Перед изумленным моряком на пороге стоял незнакомый ему широкоплечий, хорошо одетый господин, предъявивший ему подписанный им, Элерсом, вексель и потребовавший немедленной уплаты трех тысяч марок, так как векселю истекал срок.
Старший сигнальщик свалился из облаков наземь. Слово «вексель» как обухом ударило его по голове, а господин в это время самым обстоятельным образом объяснял ему, что будет, если он не сможет к сроку представить эту сумму, и как судебный пристав опишет все это имущество, которому так завидовали все его родственники и знакомые.
— Подумали ли вы хоть когда-либо, чем вы заплатите свой долг?
— Нет, — простодушно ответил моряк. — Не подумал.
— А знаете, чем это пахнет?.. Подлогом, мой милый. И за это вас можно упрятать в тюрьму!..
Матрос был потрясен до глубины души. По своей ограниченности, он не осознал всей бессмысленности подобной угрозы, он понял лишь одно: речь шла о каком-то «векселе» и «подлоге» и что этот незнакомый прекрасно одетый господин не стал бы говорить неправды.
Смутное чувство тревоги, что не все ладно в его неожиданном благополучии, никогда, в сущности, его не оставляло, а иногда даже серьезно беспокоило и смущало. Но как человек, не привыкший особенно вникать в вопросы нравственного порядка, Элерс предпочитал заливать эту тревогу алкоголем.
Господин, усевшись в кресло, принялся объяснять, что вексель этот он купил от одного малознакомого управляющего имением и лишь потому, что очень уважаемый и хорошо известный ему вахмистр Глаус аттестовал ему старшего сигнальщика Элерса очень порядочным человеком. Настаивать очень на немедленной уплате по векселю господину не хочется, потому что в деньгах он не нуждается. Но и терять ему своих денег не хотелось бы. Оставалось, значит, найти какой-нибудь выход.
— Но что ж это я? — неожиданно спохватился незваный гость. — Совсем забыл представиться: инженер Петерсен. В Виль-гельмсгафене проездом… Да, видно, ничего не поделаешь, — продолжал «господин инженер». — Разрешите мне в таком случае осмотреть вашу квартирную обстановку: я хотел бы оценить ее хоть приблизительно. Подержанные вещи, знаете, продавать трудно, но меня это не беспокоит: я ведь и на ваше жалованье тоже могу наложить арест.
В глубоком отчаянии и бледный как полотно повел матрос своего непрошеного гостя по комнатам. В душе несчастного Элерса шевелилось глубокое убеждение, что он не переживет позора описи имущества судебным приставом и стыда перед знакомыми и товарищами, когда начнут тянуть с его жалованья…
Инженер остановился у окна, выглянул на улицу и прервал мрачные размышления матроса:
— Откройте, пожалуйста, окно. Смотрите, вон идет Глаус. Пусть он зайдет сюда.
Случаю было угодно, чтобы как раз в эту минуту под окнами действительно проходил старший полицейский Глаус в полной форме, делавший, очевидно, служебный обход своего участка.
Через несколько минут он стоял перед несчастным сигнальщиком.
— Ну, Глаус, в милое дело вы меня впутали, — обратился к нему Петерсен. — Вы мне говорили, что господин Элерс вполне платежеспособный и порядочный человек, а вот поглядите, пла-тить-то он по векселю не может!..
Глаус, условной телеграммой вызванный из Парижа и вступивший снова в исполнение своих обязанностей раньше окончания срока своего отпуска, недоумевающе переводил взгляд с возмущенного инженера на Элерса.
— Как же так, господин инженер? Я думал, что Енике заплатит по векселю из своего наследства!..
— Ах, боже мой! Наследство вовсе не так велико, как предполагал тот управляющий, у которого я приобрел эту бумажку. И Енике не может по ней уплатить! — кипятился Петерсен.
Он уселся в кресло и завел разговор о посторонних вещах. Об ужасном векселе он словно совсем забыл. Среди разговора он, словно случайно, припомнил, как Глаусу удалось заработать у него тысячу марок за то, что он всего на десять каких-нибудь минут дал ему возможность взглянуть на планы городского водоснабжения, которые в сущности, весьма мало его Петерсена, интересовали.
— Господин инженер, — обратился к нему Глаус. — Вы ведь человек очень богатый, да и я же вас хорошо знаю: ваша вилла в моем участке. За такую пустяковую услугу вы мне тогда целую тысячу марок, можно сказать, подарили, потому что планы вам, действительно, были ни к чему! Нельзя ли и Элерсу как-нибудь помочь? Что вам стоит? Уж не губите вы его…
Вот я об этом и сам думаю, — словно спохватился инженер. — И кое-что я даже имею в виду. Слушайте, Элерс, внимательно и не глядите волком.
Старший сигнальщик весь превратился в слух, и уставленный на своего гостя взгляд блеснул надеждой на спасение.
— Видите ли, мой друг, в чем дело, — начал тот. — У меня есть приятель, он, к сожалению, лишь гражданский инженер. Фамилия его, конечно, вам безразлична. Занят он теперь разработкой плана нового военного судна, который он имеет в виду представить германскому правительству. У приятеля моего две специальности, два конька, так сказать, которые его особенно интересуют. Первый — это система водоснабжения, вопросы гидравлики, а второй — мысль упростить в возможно большей степени систему судовой сигнализации. Вся беда, однако, в том, что, как я сказал, он гражданский инженер и осуществление его изысканий и работ может быть лишь по материалам, находящимся в военном флоте. Я сам инженер, мой друг, и твердо убежден, что идеи моего приятеля вполне осуществимы и полезны для правительства. Самое худшее то, что у моего приятеля нет данных для сравнения своего проекта с тем, что уже существует во флоте. Так вот, если бы ему хоть полчаса удалось бы взглянуть на чертеж современного военного корабля, скажем хоть вот вашего крейсера, да на одну из сигнальных книг военного флота, он мог бы судить, имеет ли он в перспективе хоть какую-нибудь надежду на успех своего изобретения…
